Пётр Басин. Портрет Елизаветы Алексеевны в трауре рядом с бюстом супруга. 1831, х.м.
Елизавета Алексеевна (Принцесса Луиза Мария Августа Баденская) родилась 24 января 1779 г. в городе Карлсруэ, маркграфство Баден, в семье наследного принца Баденского. Немка
Отец - Карл Людвиг Баденский, наследный принц Баденский, не взошёл на баденский трон, умерев раньше отца.
Мать - Амалия, урождённая принцесса Гессен-Дармштадтская
Девочка была настолько мала и слаба, что врачи всерьёз опасались за жизнь и здоровье третьего ребёнка и третьей дочери наследного принца.
Получила достойное образование, блестяще говорила по-французски. Помимо основных европейских языков принцесса изучала географию и историю, основы философии, немецкую и всемирную литературу. Так как их дед, Карл Фридрих, был не богат, то семья жила довольно скромно
Луиза Мария Августа вместе со своей младшей сестрой Фредерикой повторили судьбу своей матери, которая вместе с сёстрами Вильгельминой и Луизой рассматривалась в 1772 году в качестве невесты для великого князя Павла.
В 1790 году на баденских принцесс обратила внимание императрица Екатерина II, желавшая женить старшего внука Александра. Она поручила Н. П. Румянцеву посетить Карлсруэ с целью "… увидеть дочерей наследного принца Луизу-Августу, 11 лет, и Фредерику-Доротею, 9 лет". Кроме внешнего обличья, императрицу интересовали "воспитание, нравы и душевные дарования сих принцесс".
Два года граф Румянцев наблюдал за принцессами "с крайней осторожностью, никого не компрометируя и колико можно меньше гласно". Румянцев сразу же пришёл в восторг от старшей — Луизы-Августы. Сопровождавший его Евграф Комаровский писал: "Я ничего не видывал прелестнее и воздушнее её талии, ловкости и приятности в обращении". После столь лестных рекомендаций Екатерина распорядилась пригласить сестер Баденских с матерью в Россию, но принцесса Амалия отказалась "появляться на зрелище, где сама была бы выставлена", сославшись на невозможность оставить супруга одного. Согласно пожеланию императрицы принцесс сопровождали графиня Шувалова и тайный советник С. Ф. Стрекалов.
Александру оставалось после прибытия сестер 31 октября 1792 года в Петербург остановить свой выбор на одной из них. И его избранницей оказалась старшая — Луиза, а младшая пробыв в Петербурге до августа 1793 уехала обратно в Карлсруэ.
Воспитатель Александра А. Я. Протасов записал в своём дневнике: "Александр Павлович обходился с принцессою старшею весьма стыдливо, но приметна в нём была большая тревога, и с того дня, полагаю я, начались первые его к ней чувства". Следует принять, что Александру не было даже пятнадцати и его смущение было вполне естественным. Луиза же была влюблена в будущего императора, хотя и принимала его сдержанность за неприязнь. Однако молодая пара вскоре нашла способы объясниться друг с другом. Из личных записей принцессы: "Однажды вечером, когда мы рисовали вместе с остальным обществом за круглым столом в бриллиантовой комнате, Великий Князь Александр подвинул мне письмо с признанием в любви, которое он только что написал. Он говорил там, что, имея разрешение своих родителей сказать мне, что он меня любит, он спрашивает меня, желаю ли я принять его чувства и ответить на них, и может ли он надеяться, что я буду счастливой, выйдя за него замуж. Я ответила утвердительно, также на клочке бумаги, прибавляя, что я покоряюсь желанию, которое выразили мои родители, посылая меня сюда. С этого времени на нас стали смотреть как на жениха и невесту. Мне дали учителя русского языка и Закона Божия"
9 мая 1793 года Луизу образовали из лютеранства в православие, нарекли Елизаветой Алексеевной, 10 мая обручили с Александром Павловичем, а 28 сентября того же года сыграли свадьбу. Празднества по случаю женитьбы любимого внука Екатерины продолжались четырнадцать дней и завершились блистательным фейерверком на Царицыном лугу
Молодожены окунулись в жизнь, наполненную праздниками и нескончаемыми удовольствиями. У них появился свой штат, свой двор. Светское общество сравнивало их с "двумя ангелами", а Гавриил Державин в своём стихотворении, посвящённом юным супругам, сравнил их с Амуром и Психеей.
Очень молодая и застенчивая Елизавета была плохо подготовлена для новой должности. Она была поражена великолепием и пышностью русского двора, но в то же время и напугана постоянными интригами, которые велись здесь с холодным расчетом. Они не обошли стороной и её. Молодой любовник Екатерины II Платон Зубов настойчиво ухаживал за Елизаветой Алексеевной, но получил отказ. 5 ноября 1795 года Александр написал своему другу, графу В. П. Кочубею: "Вот уже год и несколько месяцев граф Зубов влюблён в мою жену. Посудите, в каком положении находится моя жена, которая воистину ведёт себя, как ангел"
И всё же великая княгиня чувствовала себя одинокой и немного тосковала по дому, особенно после отъезда Фредерики. Отношения с Александром были её единственным источником утешения. В своих письмах к матери Елизавета писала: "Без моего мужа, который сам по себе делает меня счастливой, я должна была умереть тысячью смертей. Счастье моей жизни в его руках, если он перестанет меня любить, то я буду несчастной навсегда. Я перенесу все, все, но только не это"
Романтическая природа великой княгини не находила больше родственную душу в Александре, который начал пренебрегать ею, вынуждая её искать облегчение в чём-то другом.
Елизавета стала искать уединения, сделалась мечтательной и замкнутой, имела свой узкий круг приятных ей людей.
В её покоях появились серьёзные книги по истории, географии и философии.
Осложнилось все со смертью Императрицы Екатерины, умершей в ноябре 1796 года. На трон взошёл отец Александра, Павел.
Тогда испортились отношения у Елизаветы и с родителями Александра. Мария Федоровна не могла простить невестке "её красоты и грации" и предпочтения Екатерины. Летом 1797 года Елизавета получила от Амалии, своей матери, письмо, где та писала ей, что собирается поехать в Саксонию, чтобы повидаться со своей сестрой, герцогиней Веймарской, но симпатическими чернилами прибавила несколько строк на белом листе бумаги: "Посудите о моем удивлении. Г-н де Тауб, находящийся здесь, попросил у меня от имени шведского короля руки одной из ваших младших сестер, Фредерики. Я так этим ошеломлена, что не знаю, что мне ответить".
Поскольку за год до этого самым неприятнейшим образом была разорвана помолвка одной из дочерей Павла, великой княжны Александры Павловны, Императрица потребовала объяснений от невестки. Но та ничего ответить не смогла
В то время, как Александр был страстно увлечён придворными дамами, Елизавета нуждалась в любви. Сначала утешения она искала в тесной дружбе с Головиной, а затем в романе с князем Адамом Чарторыйским, ближайшим другом Александра.
Прасковья Фредро, дочь знаменитой мемуаристки Варвары Головиной, долгое время бывшая подругой Елизаветы Алексеевны, в своих мемуарах писала об Адаме: "Князь Чарторижский, введённый императором Павлом в окружение его сына, был одним из тех редких и опасных людей, которые сильно чувствуют и внушают столь же сильные чувства: их благородную и глубокую страсть выражает меланхолический взгляд, а их сдержанность и молчание говорят лучше всяких слов. Он не старался вызвать любовь великой княгини, напротив, он долго и доблестно противился её чувству, но эти усилия спасти её только подлили масла в огонь.".
По словам Фредро, Чарторыйский влюбился в 18-летнюю девушку, и они оба пытались сопротивляться своему чувству, а Александр же, наоборот, подначивал своего друга: "Упрекая великого князя в неверности жене, указывая ему на опасности, которыми тот окружал её, он [Чарторыйский] слышал в ответ только скверные шуточки и советы не стесняться. (…) Всем известно, что великая княгиня оступилась. Но сколько было причин пожалеть её, простить и остаться так же преданной ей, как и моя мать!"
После более чем пяти лет бездетного брака великая княгиня Елизавета Алексеевна 29 мая 1799 г. родила дочь, названную в честь бабушки, великую княжну Марию Александровну. В её честь в городе была "пушечная пальба" из 201 выстрела. Высказывалось предположение, что ее отцом мог быть гофмейстер князь Чарторыйский
12 августа 1799 года князя Чарторыйского немедленно назначают министром короля Сардинского и уже 23 августа того же года он срочно выезжает из Петербурга
Оскорбленная подозрениями и императорской немилостью, Елизавета замкнулась в пределах детской комнаты и своих апартаментов, стараясь как можно меньше принимать участия в делах двора и большого света. Она чувствовала себя одинокой, никому не нужной в царской семье. По словам современников, "печать ранней грусти легла на её образ". Все её интересы отныне заключались в "мышке", как она звала дочь. Отныне вести о ней занимают в её письмах к матери главенствующее место: "Моя малышка Мари, наконец, имеет зуб, одни утверждают, что глазной, другие — что это один из первых резцов. Все, что знаю я, — это то, что дети начинают обычно не с передних зубов. Однако она почти не болела, сейчас, кажется, появляется второй. Это такая славная девочка: даже если ей нездоровится, об этом нельзя догадаться по её настроению. Только бы она сохранила этот характер!"
8 июля 1800 года, прожив всего лишь тринадцать месяцев, великая княжна Мария Александровна скончалась. Государь был огорчён этим и испугался того, как подействовало горе на Елизавету: "она почти не плакала, и Государь очень беспокоился об ней".
Смерть дочери ненадолго сблизила Елизавету с мужем, однако позже оттолкнула ещё больше. Александр увлекся полькой Марией Нарышкиной.
Этот роман сделает впоследствии Елизавету Алексеевну на целых пятнадцать лет "соломенной вдовой". Мария Антоновна стала не просто фавориткой — фактически второй женой Императора. Для приличия её выдали замуж за Дмитрия Львовича Нарышкина, которого вскоре стали называть главой "ордена рогоносцев": все знали об отношениях его жены и государя. К тому же через несколько лет она родит ему троих детей. Впрочем, кто был их отцом, Нарышкина и сама толком не знала. Две её дочери умерли в младенчестве, третья, Софья, которую Александр горячо любил, — накануне восемнадцатилетия. Мария Федоровна, защищая сына, обвиняла во всем саму Елизавету Алексеевну: "Она сама виновата. Она могла бы устранить эту связь и даже сейчас ещё могла бы вернуть своего мужа, если бы захотела примениться к нему, а она сердилась на него, когда он приближался, чтобы поцеловать или приласкать её… Конечно, она очень умна, но недостаток её в том, что она очень непостоянна и холодна, как лед." Такого же мнения были и некоторые приближенные. В записках графини Роксаны Скарлатовны Эдлинг, известной своим пристрастием к Александру Павловичу, есть такие слова: "… будь поменьше гордости, побольше мягкости и простоты, и государыня легко бы взяла верх над своей соперницей, но, привыкнув к обожанию, императрица не могла примириться с мыслью, что ей нужно изыскивать средства, чтобы угодить супругу".
В ночь убийства Павла Елизавета Алексеевна оставалась чуть ли не единственной, кто сохранял холодность рассудка, твёрдость характера и силу духа. На протяжении всей ночи 12 марта 1801 года она оставалась рядом с мужем и оказывала ему сильнейшую моральную поддержку, лишь иногда отлучаясь по просьбам Александра, чтобы проверить состояние его матери Марии Федоровны.
Венчание на царство совершилось 15 сентября 1801 года в Успенском соборе Московского Кремля. Супруги были коронованы, как и четыре года назад Павел I, митрополитом Платоном; было использовано то же чинопоследование коронования, что и при Павле I. Однако, императрица Елизавета Алексеевна "при короновании своём не становилась пред своим супругом на колени, а стоя приняла на свою голову корону". Впервые праздник для народа устроили за городом — на Сокольническом поле. По случаю коронации великолепные балы были даны в Московском дворянском собрании и в Слободском дворце, куда на маскарад собралось более пятнадцати тысяч человек. Однако, по общему признанию, самым роскошным стало празднество у графа Николая Петровича Шереметева на его даче в Останкине, куда пригласили лишь самых знатных особ по билетам. Манифест о короновании даровал народу ряд милостей, в том числе широкую амнистию и щедрую благотворительность.
Первые годы правления Александра стали радостными не только для России, но и для самой Елизаветы. После долгих лет разлуки в Петербург из Карлсруэ приехали её родители, две сестры и брат. Зимние месяцы проходили в приемах, летом они жили на Каменном острове, временно переезжали в Павловск, Петергоф, а то в Красное Село, на манёвры. Осенью жили в Таврическом дворце.
В императорской семье Елизавета была оттеснена на второй план свекровью — вдовствующей императрицей Марией Федоровной, имевшей воздействие на сына-императора, который чувствовал вину за смерть отца. "Тогдашним обществом правила вдовствующая императрица Мария Федоровна, пример всех семейных и общественных добродетелей, "жена сильная", о коей гласит Святое Писание, в преклонных летах ещё блиставшая величественною красотою; пышность истинно царскую умевшая сочетать с бережливостью истинно народолюбивою. В тихом величии скромно стояла близ неё Елизавета Алексеевна, и этому бессильному божеству тем не менее усердно воссылались молитвы", — так пишет о русском дворе при Александре I Вигель в "Записках".
По словам великого князя Николая Михайловича, биографа императрицы, "как и Александр, Елизавета ненавидела всякий этикет и церемонию; она любила жить просто и тогда получала полное удовлетворение". Елизавета Алексеевна активно занялась благотворительностью, взяла под своё покровительство сиротский приют и несколько школ в Петербурге. Особое внимание она уделяла Царскосельскому лицею.
Одна из масонских лож была основана с разрешения государя и названа в честь молодой императрицы "Елизавета к добродетели". "Елизаветинские масоны" носили звезду с вензелем императрицы, ложа славилась щедрой благотворительностью
В это время в Европе началась война с Наполеоном. Втянутый австрийцами в войну, Александр покинул Санкт-Петербург и уехал к действующей армии.
Одинокая Елизавета Алексеевна, ещё молодая и красивая, около 1803 года знакомится с Алексеем Охотниковым. Историк Кавалергардского полка С. А. Панчулидзев писал: "Муж — высокопоставленное лицо — невзирая на красоту, молодость и любовь к нему своей жены, часто изменял ей. Ко времени ея сближения с Охотниковым она была окончательно покинута своим мужем, который открыто ухаживал, даже в ея присутствии, за одной дамой того же круга. Про эту связь говорил весь Петербург. Иные не находили в том удивительного, считая забытую жену за слишком серьёзную и скучную, и вполне оправдывали легкомысленность мужа; другие смотрели с сожалением на молодую женщину, переносившую с достоинством это тяжёлое и незаслуженное оскорбление. Между таковыми был и Охотников. Чувство Охотникова возросло от сознания, что оно никогда не встретит взаимности, так как в Петербурге все говорили о неприступности молодой женщины и любви её к своему мужу. Но, вероятно, последняя измена переполнила чашу терпения молодой женщины. И, покинутая, одинокая, она невольно заметила взгляды молодого офицера. В них она прочла глубоко скрытое чувство любви и сожаления к ней; видя эту симпатию к её несчастию, она сама увлеклась. Любовь их продолжалась два года".
Какое-то время отношения Елизаветы с штаб-ротмистром не переходили границу писем, но потом их охватил бурный роман. Каждый вечер они тайно встречались. Алексей Охотников писал своей возлюбленной: "Не беспокойся, часовой меня не видел, однако я поломал цветы под твоим окном"; "Если я тебя чем-то обидел, прости — когда страсть увлекает тебя целиком, мечтаешь, что женщина уступила бы нашим желаниям, отдала все, что более ценно, чем сама жизнь". Но 4 октября 1806 года кавалергард был смертельно ранен наёмным убийцей при выходе из императорского театра после оперы Глюка "Ифигения в Тавриде", представляемой в честь императрицы. В обществе не сомневались, что убийца был нанят по приказу наследника престола великого князя Константина Павловича, действовавшего под присмотром вдовствующей императрицы. Однако авторы статьи "Дневник императрицы Елизаветы Алексеевны" Е. Э. Лямина и О. В. Эдельман высказывают сомнения по поводу этой истории и указывают, что скорей всего, кавалергард Охотников умер от туберкулеза, который сам же он назвал причиной отставки по собственному желанию в своём прошении. В эти дни Елизавета Алексеевна была на девятом месяце беременности и, скорее всего, от него
Презрев светские условности, императрица примчалась к одру возлюбленного и провела с ним последние часы.
Охотникова похоронили на Лазаревском кладбище, и Елизавета Алексеевна на собственные средства поставила на могиле памятник — рыдающую над урной женщину и рядом разбитое молнией дерево. Известно, что она неоднократно приезжала на его могилу.
15 ноября 1806 года Елизавета родила дочь, которую назвали в её честь. Александр ребёнка признал, однако говорили, что император очень обрадовался узнав, что это девочка.
Об отцовстве Охотникова и о том, что Елизавета призналась мужу, и тот согласился признать ребёнка своим, свидетельствует секретарь императрицы Марии Федоровны Вилламов: "Она (Мария Федоровна) расспросила меня о городских новостях и о том, что говорят об Императрице Елисавете. Услышав в ответ, что я не слышал ничего кроме хорошего, она призналась, что двое детей Императрицы Елисаветы были не от Императора; … что Елисавета была в интимной связи с офицером из кавалергардов Охотниковым, что этот человек, по слухам очень красивый, умер во время родов Императрицы и что именно из-за этого ей было так плохо; … что во время обряда крещения Император признался, что чувствовал себя весьма двусмысленно; что поначалу он проявил мало внимания к новорождённому ребёнку, но обрадовался, что это была девочка; что Императрица Елисавета, признавшись Императору в своей беременности, решила уйти, что Император проявил по отношению к ней максимум благородства;… что Император очень несчастен, так как весь мир сваливает всю вину на него, не зная истинного положения вещей".
Дочь императрицы, великая княжна Елизавета Александровна, которую мать ласково называла "котеночек", стала предметом её страстной любви и постоянным занятием. Её уединённая жизнь стала счастьем для неё. Как только она вставала, она шла к своему ребёнку и почти не расставалась с ним по целым дням. Если ей случалось не быть дома вечером, никогда она не забывала, возвращаясь, зайти поцеловать ребёнка. Но счастье продолжалось только восемнадцать месяцев. У княжны очень трудно резались зубы. И. П. Франк, доктор его Величества, не сумел вылечить её. Он стал давать ей укрепляющие средства, что только увеличивало раздражение. У княжны произошли судороги. Был созван весь факультет, но никакие средства не могли её спасти. Девочка умерла. Горе Елизаветы Алексеевны было безмерно. Никогда ещё не чувствовала она себя такой одинокой, как в эти дни. Любимым занятием Елизаветы Алексеевны стало посещение могил детей в Александро-Невской лавре.
После смерти великой княжны Елизаветы Александровны императрица переезжает из Зимнего Дворца в Эрмитаж. В своих письмах к матери часто пишет о том, что жить ей больше незачем. Отечественная война 1812 года заставляет её прийти в себя после пятилетнего оцепенения. Елизавета Алексеевна всеми силами пыталась поддержать впавшего в отчаяние Александра. В одном из писем к матери императрица пишет: "Чем успешнее Наполеон станет продвигаться вперед, тем меньше ему придется рассчитывать на примирение… Каждый сделанный им шаг по безбрежной России приближает его к пропасти. Посмотрим, как ему удастся перенести здешнюю зиму". В результате Отечественной войны 1812 года войска Наполеона были разбиты.
При отъезде императора Александра в армию, в начале 1813 года, Елизавета Алексеевна желала сопутствовать ему, но трудности похода заставили её довольствоваться следованием за ним в некотором расстоянии. Во время поездки императрицы в декабре 1813 — феврале 1814 года она буквально купалась в славе мужа, её восторженно встречали русские воины, соотечественники-немцы. На долю ни одной из русских императриц не выпало столько славы, сколько получила Елизавета в эти годы. Ей поклонялась и рукоплескала вся Европа после победы над Францией, над императором Наполеоном. В Берлине в её честь выпустили монетки-жетоны, которыми осыпали улицы по пути её следования, ей писали стихи, в её честь воздвигали триумфальные арки. "Самое дорогое украшение Востока появляется, чтобы порадовать страны Западной Европы" — такие слова были написаны на транспаранте при въезде императрицы Елизаветы в Кёнигсберг.
27 сентября 1814 года императрица Елизавета въезжала в столицу Австрии. Вместе с австрийской императорской четой Александр Павлович выехал встретить жену в Шёнборн. В Вену две монаршие семейные пары въезжали в открытой государственной карете. Императрица российская сидела бок о бок с императрицей австрийской. В честь приезда русской императрицы на пути следования кареты к императорскому дворцу был выстроен почетный караул. Звучала музыка военного оркестра. Тысячи венцев высыпали на улицы посмотреть на жену русского царя и поприветствовать её. Комнаты для Елизаветы были подготовлены в императорской резиденции.
В Санкт-Петербурге Елизавета Алексеевна никак не могла смириться с тем, что происходит с Александром Павловичем. Он все чаще стал опасаться той же участи, что повергла его отца. Александр начал "слабеть душевно" и после смерти своей любимой дочери Софии, которая умерла незадолго до своего восемнадцатилетия. После 1814 года царь довольно быстро теряет популярность внутри страны. Император порывает со своей любовницей Марией Антоновной Нарышкиной и погружается в мистические искания. Именно в это время Александр I снова сходится со своей женой. Немалую роль сыграл в этом всегда крайне тепло относившийся к Елизавете Карамзин. Николай Михайлович категорически заявляет Александру, что тот должен завершить своё царствование истинно благим делом, — примирением с супругой.
Елизавета Алексеевна никогда не отличалась хорошим здоровьем, особенно после смерти второй дочери, но в 1825 году её состояние обострилось. Все больше императрицу стали мучить проблемы с нервами и дыхательным аппаратом. Врачи советовали сменить ей климат и уехать в Италию, славившуюся благоприятном климатом. Но Елизавета категорически отказалась покидать Россию, и для лечения был выбран Таганрог. Первым выезжал из столицы Александр, чтобы на месте убедиться в сделанных приготовлениях. Император очень беспокоился о том, как перенесёт путешествие больная, и ежедневно посылал ей трогательные и задушевные письма и записки. Он внимательно следил за приготовлением апартаментов, расставлял в комнатах мебель и вбивал в стены гвозди для картин.
Елизавета Алексеевна была счастлива уехать из Петербурга и оказаться наедине с мужем, вдали от гнетущей её суеты двора и постоянных интриг вдовствующей императрицы. Кортеж Елизаветы Алексеевны двигался с частыми остановками, и в Таганрог она прибыла 23 сентября 1825 года. Александр встречал жену за городом.
Потом они заехали в греческий Александровский монастырь, где их ожидало духовенство и почти все жители города. Прослушав службу, супруги направились в приготовленный для них особняк. "Затем жизнь пошла совсем помещичья, без всякого церемониала и этикета, — пишет великий князь Николай Михайлович, изучавший жизнь Александра Павловича и его жены — Их Величества делали частые экскурсии в экипаже, вдвоем, по окрестностям, оба восхищались видом моря и наслаждались уединением. Государь совершал, кроме того, ежедневные прогулки пешком; трапезы тоже обыкновенно происходили без лиц свиты, словом, все время протекало так, что супруги оставались часами вместе и могли непринуждённо беседовать между собой, так, как это было им приятно. Казалось, наступила пора вторичного lune de miel (медового месяца), и все окружающие были поражены таким отношением между супругами, какого никому из лиц свиты, кроме старых врачей, Виллие и Стофрегену, и князя Петр Михайлович Волконского, не привелось раньше наблюдать. И Александр, и Елизавета наслаждались таким образом жизнью и только сожалели, что не приходилось им до этого так проводить время в загородных дворцах и дачах окрестностей Петербурга".
Как только здоровье Елизаветы немного улучшилось, Александр принял решения посетить южные губернии и Крым. В Севастополе император сильно простудился. В ночь с 27 на 28 октября 1825 года Александр Павлович почувствовал жар и озноб. Только 5 ноября император возвращается обратно к жене в Таганрог. "Я чувствую маленькую лихорадку, которую схватил в Крыму, несмотря на прекрасный климат, который нам так восхваляли. Я более чем когда-либо уверен, что, избрав Таганрог местопребыванием для моей жены, мы поступили в высшей степени благоразумно", — говорил Александр Елизавете Алексеевне и врачам. Однако в ту же ночь ему стало хуже.
Лейб-медик Яков Виллие записал в своём дневнике о здоровье его величества так: "Ночь провёл дурно. Отказ принимать лекарство. Он приводит меня в отчаяние. Страшусь, что такое упорство не имело бы когда-нибудь дурных последствий". На следующий день лейб-медик измерял пульс, смотрел язык, после чего диагностировал лихорадку — уникальный диагноз, подразумевающий, по меркам нынешней медицины, несколько десятков самых серьёзных недугов. Виллие пишет: "Эта лихорадка, очевидно, это гнилая отрыжка, это воспаление в стороне печени…". Александра с трудом уговаривали принимать слабительные пилюли. Весь следующий день Александр был весел и любезен с окружающими. Но уже утром 8 ноября последовал новый приступ. Елизавета Алексеевна была близка к панике. В письме к матери чувствуется полная обречённость перед новым ударом судьбы: "Где же убежище в этой жизни? Когда думаешь, что все устроилось к лучшему и можешь насладиться им, является неожиданное испытание, лишающее возможности воспользоваться тем добром, которое окружает нас. Это не ропот — Бог читает в моем сердце, — это лишь наблюдение, тысячу раз сделанное и теперь в тысячный раз подтверждаемое событиями".
Несколько дней император отказывался от всех лекарств. "Когда я ему говорил о кровопускании и слабительном, он приходил в бешенство и не удостаивал говорить со мною", — писал в дневнике Виллие. Иногда казалось, что он действительно справлялся с недугом. 11 ноября Елизавета Алексеевна записала: "Около пяти часов я послала за Виллие и спросила его, как обстоит дело. Виллие был весел, он сказал мне, что у него жар, но что я должна войти, что он не в таком состоянии, как накануне". Однако уже 13 ноября у Александра появилась резкая сонливость и заторможенность. На следующий день он попробовал встать, но силы оставили его, и царь потерял сознание. Придя в себя, государь высказал последнее желание: "Я хочу исповедоваться и приобщиться Святых Тайн. Прошу исповедовать меня не как императора, но как простого мирянина. Извольте начинать, я готов приступить к Святому Таинству". После принятия таинства сказал, обращаясь к Елизавете Алексеевне: "Я никогда не испытывал большего наслаждения и очень благодарен вам за него".
Елизавета, стоя на коленях, вместе с священнослужителями умоляли его не отказываться от лечения, сказав, что такое пренебрежение своим здоровьем равносильно самоубийству. И только тогда император разрешил врачам приступить к лечению: "Теперь, господа, ваше дело; употребите ваши средства, какие вы находите для меня нужными". Врачи прибегли к популярному в то время средству лечения лихорадки: за уши поставили 35 пиявок, которые оттянули немало крови, но облегчения страданий не принесли. 18 ноября Виллие пишет: "Ни малейшей надежды спасти моего обожаемого повелителя. Я предупредил императрицу и князя Волконского и Дибича, которые находились — первый у себя, а последний у камердинеров". Всю ночь у больного был сильнейший жар. Елизавета Алексеевна не отходила от постели умирающего, держа его за руки. Последние сутки император почти не приходил в сознание.
19 ноября 1825 г. Император умер, его тело не было перевезено из-за династического замешательства в стране, связанного с отказом великого князя Константина Павловича от трона, и передачей прав престолонаследия младшему брату — великому князю Николаю Павловичу. Это в свою очередь повлекло восстание гвардейских частей в Петербурге (восстание декабристов 14 декабря 1825 года).
После смерти мужа Елизавета Алексеевна задержалась в Таганроге ещё почти на полгода — ей сильно нездоровилось.
В конце апреля 1826 г. Елизавета Алексеевна решила собираться в Петербург. Навстречу ей выехала мать Александра — Мария Федоровна, которая, доехав до Калуги, остановилась там в ожидании своей больной невестки.
Елизавете Алексеевне было все хуже и хуже. В Белеве, в 90 верстах от Калуги, она почувствовала себя совсем плохо. Попросила было позвать доктора, но узнав, что он спит, приказала не будить его
У мерла 4 мая 1826 года около четырёх часов утра. Из Белёва тело Елизаветы Алексеевны направили в Петербурго. Без остановки в Царском Селе прямо к Чесменскому дворцу траурный поезд подошёл 13 мая. На погребение Императрицы Елизаветы Алексеевны выделили из государственной казны скромную сумму — всего лишь 100000 рублей с тем расчётом, что на оформление пойдут в основном материалы, оставшиеся от погребения Александра I. 14 июня Петербург наблюдал торжественное шествие печального кортежа Елизаветы Алексеевны от Чесменского дворца к Петропавловскому собору.
Погребена 21 июня 1826 года в Петропавловском соборе Санкт-Петербурга рядом с Императором Александром I
Дети:
Мария Александровна (18 мая 1799 год, Павловск — 27 июля 1800, Царское Село, )
Елизавета Александровна (3 ноября 1806, Санкт-Петербург — 30 апреля 1808, Санкт-Петербург)
Государственные награды:
орден Св. Андрея Первозванного (1801 г.)
орден Святой Великомученицы Екатерины I степени (1792 г.)
Память:
1804 г. город Гянджа, отвоёванный у Гянджинского ханства годом ранее, был переименован в Елизаветполь, впоследствии ставший центром Елизаветпольского уезда (1840—1929), Елизаветпольской губернии (1867—1929). Был переименован советскими властями в 1935 г. в Кировобад, с 1989 г. - Гянджа